из двух прочитанных рассказов Лукьяненко- этот заставляет задуматься серьезном немного больше чем второй. Тут ставит очень важный вопрос : Свет и Тьма. Мне особенно запомнилась последняя цитата,но они все хорошие, особенно в контексте всего прочитанного рассказа.
- Он слишком скучает по крыльям, - ответил я. - Понимает, что уже
никогда не полетит, но еще прекрасно помнит, как летал. Ему не с руки было
на нас наезжать. А вот его напарники - постарше, они уже все позабывали.
Нам повезло, что он был главным.
из "Мальчик и Тьма" - Знаешь, - прошептал я, глядя сквозь стекло, - это раньше я боялся,
что ты меня разлюбишь или умрешь. А теперь понял: в жизни все по-другому.
Я бы все равно стал взрослым, только позже. И понял, что жить надо самому.
Я, наверное, плохой. Только так получилось, что я быстро вырос. Мам,
подожди, я еще вернусь.
И словно услышав его слова, в зеркале вновь проступило лицо. Мое - и
не мое. Оно было взрослым - тому, кто смотрел на меня со стекла, могло
быть и двадцать, и тридцать лет. Но не это было самым страшным.
Тот - за стеклом - улыбался. Приветливо улыбался, словно наконец-то
дождался встречи и безмерно этому рад. Лицо у него было спокойным и
уверенным. Это он - не я - хотел уйти из дома. Это он - не я - легко и
красиво отомстил Ивону. Это он - не я - сумел пройти Лабиринт, потому что
давно не грустил по маме, не боялся отца и не собирался умирать за друга.
- Почему? - спросил я, но губы моего Настоящего отражения не
шевельнулись. Ему этот вопрос был ни к чему, он знал ответ.
- Потому что ты такой, - грустно сказал Котенок. - Ты совсем-совсем
взрослый, который ненавидит быть ребенком.
- И ты знал, что я такой?
- Да.
Я посмотрел на котенка, а когда вновь повернулся к зеркалу, там опять
был мальчишка.
- Он жестокий, - ни к кому не обращаясь, сказал я.
- Конечно.
- И злой.
- Вовсе нет. Ты жестокий, когда добиваешься своего. Но цели у тебя
добрые, Данька.
Я молча подошел к кровати, разделся, лег под одеяло и лишь после
этого спросил:
- Так часто бывает, Котенок?
Так, как с тобой, редко. Чаще наоборот, когда во взрослом живет
ребенок. И вот это страшно. Тогда можно смело говорить - он милосердный и
злой. Он мягко и нежно добивается зла... А теперь спи, Данька. Давай будем
все решать завтра.
Шоки хотел умереть.
Это было так неожиданно, что я замер, опуская меч. В лице Шоки была
лишь усталость и смерть - его собственная смерть. Он устал - так, словно
ему было сорок, а не двадцать. Он не верил ни в Свет, ни в Тьму. И даже в
маленький домик под чужим солнцем, как все остальные Старшие, он не верил.
- Нет. Чего ты хочешь от нас, Данька?
- Я хочу не от вас. Я хочу для. Для Крылатых. Я хочу Света.
Ивон снова пожал плечами.
- Света? А почему ты уверен, что Свет лучше Тьмы? Ты ведь смотрел со
стороны Света... и из него трудно увидеть Тьму. Попробуй узнать и нас, а
потом решай.
- Те, кто узнал Тьму, обратно не возвращаются.
- Может быть, потому, что Тьма ближе для людей?